Автор: Ракитин А.С.
К сообществу служилых людей «пушкарского чина», как правило, причислялись: собственно пушкари, затинщики и воротники (составляющие т.н. «строевые чины»), а также рассыльщики, казенные кузнецы, казенные плотники и сторожа – крепостные служители, зелейные, колокольные, шорные мастера, пушечные литцы, горододельцы, колодезники и чертежники (чины нестроевые). Городовые строевые пушкари и затинщики подразделялись на полковых и городовых (гарнизонных). В военное время полковых пушкарей направляли в армии, где они находились в ведомстве воеводы у «наряда». Оставшиеся в городах люди «пушкарского чина» обязаны были в случае нападения участвовать в обороне «в приход» неприятеля. В мирное время им поручалось дежурство возле артиллерийских орудий и пороховой казны. Помимо этого служилые «пушкарского чина» отправлялись на пушечные дворы, получали в арсеналах новые орудия и доставляли их в свои города. Пушкари направлялись на заготовку и развозку зелья (пороха) и к изготовлению ядер. В городах, где не имелось воротников, кузнецов и плотников, пушкари выполняли их обязанности – открывали-закрывали городские ворота, ремонтировали «наряд». Пушкарей подряжали к строительству и укреплению городов. Во время осады города, «полковым» пушкарям помогали горожане, крестьяне и монастырские служки (т.н. посоха). Среди последних также нередко встречались люди, обученные основам артиллерийского дела, способные заменять выбывших из строя пушкарей и затинщиков. На службе пушкари и их помощники имели при себе ручницы (пищали). Очевидно, что ко службе при «наряде» прибирали тех, кто ранее прислуживал у орудий и хоть немного был знаком с артиллерийским делом. Число пушкарей и затинщиков в отдельных городах Московии второй половины XVI века было различным: 2-3 в Можайске и Кореле, 33-34 в Казани и Опочке. В городах, где имели затинные пищали (в основном на юге), пищальников было от 5 в Веневе до 48 в Туле.
За службу пушкари получали денежное и хлебное жалование, а также земельные наделы (об этом подробнее мы скажем чуть далее). В середине XVI века московские пушкари получали по 2 рубля в год, по осьмине муки и по полпуда соли в месяц. Помимо этого, московские пушкари получали на обмундирование «по сукну по доброму, цена по 2 рубля». В походах пушкари получали дополнительное хлебное довольствие. Украинные (городовые) пушкари получали в год по 1 рублю, 2 пуда соли, 12 четвертей ржи и овса. Порой вместо хлебного жалование выдавались деньги (например, пушкари города Невель (пригорода Пскова), которые помимо всего прочего не имели земли)[1]. Земельные наделы пушкарей также не были статичны: от 0, 5 до 6 четвертей пашни на человека. Значительное число пушкарей и затинщиков занимались торговлей и ремеслами. Так, среди севских пушкарей в XVII-XVIII веках четко выделялись те, кто имел кузнечное, сапожное, котлярское и прочее «рукомесло»[2]. Имелись и «серебреные мастеры»[3]. Пушкари, затинщики, воротники, кузнецы и плотники жили в своих дворах в городе или на посаде, однако в некоторых местах у них были даже отдельные слободы. В Казани, Пронске и Дедилове имелись слободы казенных плотников (казюков), а в Дедилове и Борисоглебске, – воротничьи слободы. Кроме пушкарей, все эти категории служилого населения «пушкарского чина» были самыми малообеспеченными.
Управление ратными людьми «пушкарского чина» находилось в ведомстве Пушечного (затем Пушкарского) приказа, существовавшего с 1577 года. Приказ включал в себя военно-административные и судебные функции. Он набирал в службу новых пушкарей (и пр.), назначал оклады, отправлял в походы, судил и отставлял от службы. В городах пушкари «со товарищи» подчинялись осадному голове, если же его не было – то воеводе[4].
В центре нашего внимания – украинные служилые люди «пушкарского чину», в частности пушкари и затинщики города Севск.
Севск – бывший уездный город Орловской губернии, ныне районный центр Брянской области Российской Федерации[5]. До 1630-х годов Севск являл собой жилой острог в Брянском уезде, находящийся в Комарицкой волости. Сама волость относилась к ведомству Большого Дворца и представляла собой некое автономное формирование со своими выборными властями и приказчиками с центром в селе Лугань Чемлыжского стана.
Относительно постройки в Комарицкой волости Брянского уезда жилого острога Севск известно крайне мало, как и то – кто же был его первым воеводой после Смуты. Имеющаяся в источниках путаница в фамилиях не достаточно разрешена. Судя по Дворцовым разрядам за 1620 год, воеводой Севского острожка был Иван Васильевич Колтовский[6]. В Разрядных книгах фамилия воеводы звучит как Козлов: «В Северских городех: … в Комаритцкой волости, в Севском остроге, Иван Васильев сын Козлов да подьячей Терентей Еуфимьев; и Ивану Козлову и подьячему велено быти к Москве, а в Комаритцкой волости, в Севском остроге велено быти Ивану Володимерову сыну Благому да подьячему Панкрату Бабанину»[7]. Годом ранее, в 1619 году, знаменщик (художник Оружейной палаты) Петруша Тепловский был снаряжен для составления городового чертежа острожка в Комарицкой волости вместе с Иваном Козловским[8]. «Учинен был Севской острог по розсмотренью для береженья Камаритцкие волости» на месте северского городища времен Киевской Руси еще в эпоху правления Бориса Годунова, однако когда конкретно – архивные реляции сведений не сохранили. Построенный Севский острог «заступил» (прикрыл) собой три стана Комарицкой волости от «литовского рубежа»: Глодневский, Брасовский и Радогожский[9]. Села и деревни четвертого, Чемлыжского стана, окружали сам Севский острог, 15 его селений располагались «по литовскому рубежу, позаду Севского острогу».
Происхождение и состав.
Приборные служилые люди Севского «острошку», среди которых непременно находились пушкари, затинщики и воротники по происхождению являлись выходцами из соседнего Новгород-Северского. «В Камаритцкой волости в Севску людей Новагородка Северского сведенцов» – так гласит один из столбцов со сметными данными по количеству ратного населения[10]. После Поляновского перемирия, заключенного в 1634 году, в Севске появляются выходцы из Стародуба-Северского. Частично местное служилое сообщество в 1620-30-х годах пополнялось также не поверстанными в службу родственниками ратных людей, гулящими людьми и дворцовыми крестьянами государевой Комарицкой волости. Самый ранний список новгород-северских служилых людей «по прибору», среди которых, непременно, были отцы и дядья «будущих» севчан, датируется 1605 годом – раздаточными книгами ратникам, сидевшим в осаде в Новгород-Северском от осаждавших его отрядов Расстриги. Эти осадные сидельцы являлись местными уездными детьми боярскими, казаками, стрельцами, пушкарями и бортниками. Вместе с ними в крепости «засели» ратники из Брянска (дети боярские), Москвы (стрельцы), Трубчевска, Белева и Кром (казаки)[11]. В обороне города также приняли участие монахи Новгород-Северского Спасского монастыря и даже один слепой старец, ходивший лазутчиком во вражеский стан[12].
Итак, в «осадных» списках служилых Новгород-Северского записаны отцы и деды стрельцов, пушкарей и казаков, переведенных к 1620-му году в Севск, как то: Карцевы, Путины, Мальцевы, Плохово, Коростелевы, Пасновцевы, Серпуховитины, Кирпичевы, Перевозчиковы и другие. Один из рядовых осадных казаков, Ивашка Серпуховитин, перед переселением в Севск, в 1618 году уже числился в пятидесятниках, по бедности своей прося царя деньги на проезд из Москвы в Новгород-Северский и наоборот – «дай на проезд своево государева жалования»[13].
Стародубская фракция приборных служилых людей появилась в Севске после заключения Поляновского мирного соглашения, в 1634 году. Сведений о персональном составе приборных ратных людей этого города до 1634 года практически нет. Исключение составляют расспросные речи времен Смуты стрельцов, казаков, дворян, детей боярских, пушкарей, затинщиков Стародуба Северского, составленные по случаю предполагаемых сношений служилых с литовскими людьми. В этих списках имеются такие фамилии: Чемесов, Подлинев, Седельников, Серков, Бояркин, Роев, Шипов, Осавцов, Рожнов, Ломакин, Потеряишин, Находкин, Остроглядов(ец), Лашин[14]. Почти все они встречаются в городах, куда происходило переселение ратных людей Стародуба после «литовской отдачи». Однако, как это и водится, поселение пушкарей из Стародуба на новых местах было сопряжено с рядом трудностей, порой доходящих до покушения на их собственную свободу. Так, в конце весны 1635 года переведенные из Стародуба пушкари, затинщики и служилые казаки Федька Мотосов со товарищи просили царя не позволять дворянам и детям боярским насильно брать их себе в крестьяне. Стародубцы в своем коллективном «челобитьи» рассказывали, как, «помнячи … государское крестное целованье и … государскую хлеб-соль», вышли из отданного Литве города в Севск. Служилые люди просили царя дать им жалованную грамоту о непосягательстве на их свободу со стороны местных дворян и детей боярских, жаждущих «ростащить по себе в крестьяне». Соответствующая грамота была получена 5 июня 1635 года – ни в крестьяне, ни в холопы служилых людей не брать[15].
В 20-х годах XVII века, с образованием севской прослойки служилых людей «пушкарского чину», сформировался и собственный городской артиллерийский наряд.
Накануне Смоленской войны, в начале 1631 года, он Севска состоял из двух пищалей полуторных медных (к одной 200 ядер в 6 гривенок, к другой 36 ядер по 4 гривенки), 10 пищалей полковых железных (к ним по 108 ядер в 3 гривенки), 3 медных тюфяка (к ним по 1 ядру и 17 гривенок дроби), 4 пищали медных затинных (к ним 99 ядер свинчатых), зелья 199 пудов, 22,5 гривенок, свинцу 192 и 23,5 гривенок. В 1630 прислано из Пушкарского приказа 100 пудов зелья ручного, 50 пудов пушечного, 50 свинца[16].
Помимо службы при наряде, севские пушкари, числом два человека, находились при зелейной (пороховой) и свинцовой казне, где менялись «подено» (ежедневно)[17]. Любопытным видом службы севских пушкарей в первой половине XVII века была разведка («лазутчество»). Как правило, в качестве разведчиков (лазутчиков) на русской окраине в зарубежные города отправляли торговых людей, однако вплоть до конца XVII века прослойка посадских людей в Севске полностью отсутствовала, торговлей и промыслами занимались слободские служилые люди «по прибору». В отписках царю 1638 и 1646 годов севские воеводы подчеркивали: «в Севске посадских людей нет»[18]. Расскажем об этом подробнее.
Итак, главной задачей лазутчиков, как с русской, так и с литовской сторон, был сбор сведений о положении дел в Речи Посполитой, включая информацию о средоточии воинских контингентов в ближайших к московскому рубежу городах-крепостях. Важнейшим местом для «проведывания вестей» был Новгород-Северский. В отписке 1623 года севский воевода Григорий Горихвостов жаловался об отсутствии, «неимении», в Севске лазутчиков для получения сведений о зарубежных городах. Так, 1 мая того же года в Новгород-Северский для своего «управного» дела к родственникам собирались ехать жители Севска – Афонька Труфанов и Сенька Логвинов. Желая привлечь севчан к разведке, воевода велел им наблюдать обстановку за рубежом, по возможности узнавать о ситуации в Литве. Труфанов и Логвинов привезли интересные сведения о недавно прошедшем польском сейме и черкасах. Последние насторожили вдвойне, т.к. «ныне все (то бишь черкасы) в порубежных городех, ждут от короля указу». Таким образом, А. Труфанов и С. Логвинов de facto были первыми севскими лазутчиками в Литве. Это отчасти подтверждает следующее сообщение воеводы Горихвостова: «А в Севску ж до приезда нас у прежних воевод из городовых из жилецких и уездных людей для вестей за рубеж знающих людей не выбрано никого». Далее Горихвостов спрашивает: «…и впредь о тех, которые учнут тебе, государю, служить, а в литовских городех проведывать вестей и твое государево жалованье и на подарок для вестей тем людем давать ли?» Государева грамота, привезенная в Севск с казаком Гришкой Юргиным, одобрила идею Горихвостова[19]. Литовская сторона, отлично зная такой ход соседей, также вела строгий надзор за деятельностью русских торговых людей в своих территориальных пределах, порой прибегая к самым изощренным методам. Так, в начале ноября 1624 года в Новгород-Северский был направлен севский пушкарь-«торговый человек» Андрюшка Луханин с разнообразными товарами, среди которых были куницы, шелк, рукавицы, мыло костромское. Местный урядник, капитан Счасный Вишель, на месяц с лишним пушкаря у себя в городе задержал «и в Севеск из Новагородка не отпустил неведомо для чево». Вернулся Андрюшка Луханин только в январе. Объясняя причину задержки, пушкарь рассказывал следующее. Неудачно сторговавшись с самим Счасным Вишелем, Андрюшка был «напрасно оговорен» новгород-северскими посадскими людьми Гришкой Киреевым, Федькой Почекаем[20] и его «бабкой литовкой». Как впоследствии заявил пушкарь – «научил их сам урядник». Посадские люди якобы слыхали, как загулявший Андрюшка в кабаке при них самих «лаел (ругал) короля и королевича». Посчитав это серьезным поводом насолить «московитам», Вишель посадил Луханина «за пристава … за гойдуки», где тот просидел три недели. Вымогая товар за свободу, Счасный Вишель взял с севчанина 12 куниц ценою по 7 рублей каждая. После чего, как Вишель вернулся из деловой поездки в Нежин, Анрюшка был освобожден «за поруки». Памятую о своих обязанностях, Луханин узнал от своих знакомцев – жителей Новгород-Северского, что в городе, окрестностях и других «украинных литовских городех» воинских людей нет, кроме того, что в Гомельском уезде и Речицах стоят «Лисовчикова полку козаки»[21], где «ваюют литовские села и деревни». Капитаном Вишлем были направлны два поляка в Речицу и Гомельский уезд с целью разведать о численности и дальнейших планах казаков. Вернувшись, поляки сообщили, что «собралося было козаков Лисовчикова полку три тысечи человек, и собрався стояли в Речицком да в Гомском [Гомельском] уезде», откуда и разбежались «по городом». При нем, Андрюшке, в Новгород-Северский приехали белорусские торговые люди из Могилева. Не теряя момента, севский пушкарь представился могилевцам жителем Новгород-Северского дабы узнать про «збор литовских воинских людей и про моровое поветрие». Могилевцы рассказали, что скоплении воинских людей в Литве нигде не наблюдается. Интересные подробности были услышаны и об уряднике Счасном Вишеле об его «неправде» в дипломатических и торговых делах «противно мирному постановленью»[22].
Еще одним родом службы приборной мелкоты Севска, и, в частности, пушкарей, была служба в качестве приставов, выполняя сугубо полицейские функции. В начале феврале 1626 года «перешли на … государево имя» из Новгород-Северского села Ивот крестьяне – братья Давыдка, Васька и Гаврилка Андреевы «со товарыщи» вместе с семьями. В 20 числах того же месяца рубеж перешли еще несколько семей ивотских крестьян. По прошествии стандартной процедуры крестного целования, всем «ивотченам», Давыдке Андрееву со товарищи, было велено подыскивать себе пустые места для поселения. Выбор крестьян остановился на починке Хинель Чемлыжского стана. Этот починок, как выяснилось, «запустел от вайны литовских людей тому лет з дватцать» – т.е. как раз в Смуту. Новгород-северцам были определены льготы для дворового строения и земляной распашки. Однако, севские воеводы Прокофий Воейков и Никита Власьев были обеспокоены тем, что Хинель находится слишком близко к границе, правда, точное расстояние до рубежа им было пока не известно. Существующий порядок размещения на пашне выходцев из-за рубежа, требовал селить их не ближе 50-70 верст от границы – «чтоб в том зарубежным людем Смута не учинилась». С целью «досмотра» места, в Хинель направился севский пушкарь Давыдка Долбин. Вернувшийся от крестьян, он сообщил, что починок находится всего в 30 верстах от Литовского рубежа, практически гранича с Рыльским уездом. По словам Давыдки, между починком и границей существовали еще несколько сел и деревень Чемлыжского стана. Севские воеводы приказали крестьянам искать себе другое подходящее место для поселения – верст в 50 от рубежа. Все это вызвало возмущение у ивотчан, была подана челобитная в Разряд. Приехавший с очередного досмотра из Хинели пушкарь Севка Бабичев, рассказал, что крестьяне уже поставили порядка 20 дворов с избами и клетями и завели пашню – по выражению самих переселенцев «в двух полях пашню переложную распахали». П. Воейков и Н. Власьев решили дать крестьянам время до государева указа, «пока пашенная пора минетца». Что удивительно, государев указ запретил сгонять выходцев с уже насиженного места, однако было велено впредь «зарубежных мужиков» сажать от рубежа верстах в семидесяти от рубежа[23].
Численность.
Количественные сведения о численности служилых людей Севска «пушкарского чина» в Разрядных книгах появляются лишь с 1625 года. Тем не менее, едва ли она существенно отличалась цифрами в период с 1620 по 1625, если верить чудом сохранившимся выпискам из межевых книг 1623 года. Так, в 1625 году в Севском остроге Комарицкой волости значились вместе с 200-ми стрельцами, 125 казаками (из них 111 конных, 14 пеших), пушкарей и затинщиков числилось 50 человек, воротников, кузнецов и казенных плотников – 11 человек. Захребетников (казачьих, стрелецких, пушкарских, затинщиковых детей, братьев и племянников 112 человек). Всего 498 человек. Далее Разрядная книга сообщает примечательную подробность: «а бою у них никакого нет»[24]. В следующем 1626 году ситуация, в принципе, оставалось прежней, 498 человек. За исключением того, что казаки стали теперь стали все конными и 25 человек из них были направлены по службе в Путивльский уезд на реку Псел «на городище» (без уточнений какое конкретно) «в прибавку к путивльским служилым людем». С государевым оружием в этом же году улучшений не произошло: «а бою у них никакого нет»[25]. В 1627 году севчан уже 488 – захребетники по каким-то причинам теряют 10 человек[26]. В 1628,1629 и 1630 годах ситуация все та же, однако в последнем, 1630-м году, в качестве временных служилых людей в состав севского гарнизона были включены даточные Чемлыжского и Радогожского станов – 10-й доли с 2065 дворов 225 человек[27]. Далее, вплоть до Смоленской войны, относительно приборных служилых людей, количественная раскладка севского гарнизона продолжала оставаться стабильной. Исключение составляли лишь родственники служилых и даточные люди, численность которых варьировалась в зависимости от принципов набора и военной опасности (10-я доля либо же с «жилой выти»). После подписания Поляновского мирного соглашения, в Севске появляются 15 человек стародубских казаков, два пашенных крестьянина, а также три стародубских севрюка: братья Мартемьянко да Наумко Дончины и Игнатко Демидов[28]. Последние явно выступают как некая отдельная от пашенных крестьян и служилых людей социальная или профессиональная группа, характерные особенности которой, пока установить сложно.
В 1636 году число стародубских казаков увеличивается до 22. Вдобавок ко всему в Севске появляются стародубские и новгород-северские люди «пушкарского чину»: 23 человека, а также столько же «трубчевских выводных стрельцов»[29].
В начале 1640-х годов, в разгар масштабного строительства системы засек и валов – Белгородской засечной черты – московским правительством было предпринято решение о постройке двух новых городов – Вольного (на Вольном Кургане) и Хотмыжска (на древнем городище Хотмышль). Служилые люди Севска, участвовавшие в строительстве Хотмыжска (строельная книга) были представлены 47 казаками с пятидесятником Федором Исаевым, 50 стрельцами сотника Карпа Рябинина и пятью пушкарями[30].
Охочий люд из Комарицкой волости записался в вольновские служилые люди в лице четырех севских казаков во главе с десятником Якушкой Грешным, двух стрельцов и трех пушкарей. Несомненно, что приток охочего люда из Комарицкой волости к Вольному кургану был гораздо многочисленнее, однако пробиться в штат ратного контингента этого будущего города посчастливилось лишь единицам. Временную службу в Вольном (9 человек) и Хотмыжске (5 человек) в феврале 1640 года отбывали также севские пушкари– в пору, когда в новом городе появился артиллерийский наряд[31]. Севчанам было назначено жалование в 4 рубля.
Чуть позже, в 1650-м году московское правительство начинает постройку двух новых городов в бывших пределах Путивльского уезда – в урочище Недрыгайлов (промысловом юрте местных посадских Недрыгайловых) и на Каменном городище. В «строельном деле» (строительных работах) участвовали и севчане, правда, только стрельцы и казаки…
По крестоприводной книге 1645 года в Севске числились: 50 пушкарей собственно севских, 21 пушкарь и 8 воротников «стародубского выходу». Кроме них в Севске значились пушкарских детей, братьев и племянников – 63 человека, пушкарских бобылей 18 человек[32]. Итого – 160 человек.
В 1676 году раскладка по ратным людям «пушкарского чина» выглядела так:
– пушкарей и воротников головы стародубца Федора Климова – 110 человек с отцами, отставленными от службы, братьями и сыновьями;
– «на службе великого государя» – в Киеве – 2 пушкаря, в Белеве – 10, «в полку стольника и воеводы князя Михайла Григорьевича Рамодановского» – 12, один (Петрушка Бунаков бежал в прошлом 1675-м). Детей пушкарей, не «поспевших в службу», – 12 человек. «Воротничья» фракция севских служилых в численном плане была представлена в лице 19 человек[33]. Вооружены бердышами, родичи и дети в основном рогатинами. Всего – 165 человек.
В 1687 году:
– 42 пушкаря – «на лицо»,
– 6 воротников,
– 6 фитильных мастеров,
– 2 пороховых мастера.
– в тот же год «на Коломне» в полку окольничего Ивана Леонтьева – 3 пушкаря, 1 воротник;
– в Батурине – 14 пушкарей, 2 воротника;
– «за старость и за увечья от службы отставлены» – 9 пушкарей;
– в уме «рушился» – 1 пушкарь;
– «пушкарские дети и свойственники и племянники, которые в возросте (т.е. старше 15 лет)» – 39 человек;
– пушкарских детей, свойственников и племянников «в малых летах» – 6 человек[34].
Как видим, здесь отчетливо выделились в обособленное сообщество фитильные и пороховые мастера.
По крестоприводной книге 1682 года служилых и жилецких людей Севска царевичам Петру и Ивану Алексеевичам пушкарей головы Федосея Черкашенинова – 45, воротников – 7. Не присутствовали при крестном целовании по разным причинам «по справке в Севску в розрядной избе те люди посланы для государевых дел в Севской уезд и в розные городы, а иные по сказке казачьих и стрелецких пятидесятников и десятников съехали для торговых промыслов и для своих дел» – 19 человек пушкарей, 2 воротника, 2 фитильных мастера и один пороховой[35]. Общая численность – 76 (без детей и родственников).
К XVII веку ратные люди пушкарского чина сливаются в одно служилое образование – пушкарей, воротников и затинщиков мы уже не находим. По ландратской книге 1718 года в Севске 46 пушкарских дворов, в Коростовке – 25, плюс две «бездворные избенки»[36]. Вторая ревизия дает нам следующие цифры: пушкарского чина Севска – 119 душ, слободы Коростовка – 53 души[37]. К 1760-м годам севские пушкари становятся однодворцами, служба некоторых из них осуществлялась в ландмилицийских полках.
Земельное жалование.
Как мы уже отмечали выше, достаточно распространенным видом жалования (в силу извечной нехватки денег) было наделение пушкарей землей. В 1643 году севские пушкари и затинщики, «стародубские сведенцы» Пантелей Мотосов «со товарыщи» (23 человека) били челом в московский Разряд, прося у царя «вместить [их] землями по окладом» на пустоши Коростовка, вместо денежного и хлебного жалования. Царь прошение пушкарей и затинщиков одобрил, из приказа Большого Дворца в Комарицкую волость путному ключнику[38] Федору Басову на то пришла соответствующая грамота, «велено ему, Федору, ту пустошь дать им со всеми угодьями вместо государева жалования» – денежного и хлебного. Помимо этого, Басов обязан был отмежевать эту пустошь от «сторонних земель». Однако, ключник с задачей не справился, т.к. вскоре умер. Немногим позже, в 1648 году, пушкари вновь просили довершить это дело, к тому же на места эти уже претендовали севские полковые казаки. Более того – «многих сел и деревень драгуны», севские служилые люди на пустоши косили сено и рубили дрова[39]. Севские казаки Никиты Гуляева добились в съезжей избе очной ставки пушкарям. Гуляевым была предоставлена выписка из межевой книги «письма и меры» 1623 года, составленной Иваном Волынским и подьячим Петром Горемыкиным. Им же было заявлено, что пушкари «стородубского выводу» били челом государю ложно. Прибедняясь, казаки говорили, что служат они с той земли государеву службу «без престани», без нее «служить… служба не з щево», а денежного жалования не дают им «ни по единой деньги». Пушкарь Василий Ломакин попросил обратить внимание на то, что в межевой книге И. Волынского и П. Горемыкина речь идет только о коллективном владении угодьями, среди которых «пашни паханые и перелогу и дикия дубровы и сенных покосов и лесу около Севска в ближних и дальних местех», а о пустоши Коростовка, тем более о владении ею казаками, нет ни слова. В довесок к этому, Ломакин предоставил уже упомянутую грамоту 1643 года на владение пушкарями и затинщиками коростовской пустошью. Грамота имелась, но межевание застопорилось на несколько лет.
Было проведено расследование, в ходе которого опросили 690 крестьян Комарицкой волости. Опрашиваемые сообщили, что пустошь Коростовка Чемлыжского стана лежала «впусте лет с тритцать и больши и нихто ею не владеет, и к деревне в угодье не приписаны». Только здесь, на Коростовке, севские дворяне, дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки и окрестных сел и деревень крестьяне сено косят и дрова секут, «а в тягло к крестьяном не отдано, лежит впусте». В Разряде посчитали показания крестьян и доводы Ломакина убедительными и приказали выехать на Коростовку с попами и крестьянами-старожилами, чтобы довершить межевание пустоши пушкарям и затинщикам: «от… дворцовых земель», учинить признаки и внести все это дело в межевые книги. Севским казакам вести здесь промысловую деятельность впредь воспрещалось.
* * *
Итак, из всего сказанного выше, отметим следующие концептуальные моменты. Численность людей пушкарского чина города Севск была на порядок выше, чем в прочих украинных городках. Любопытно, что к 50-м годам XVII века затинщики полностью исчезают из штата гарнизона Севска, слившись с пушкарями. Численность воротников во второй половине XVII века не превышает 8 человек, зато выделяются новые специалисты пушкарного дела – фитильные и пороховые мастера….
[1] А.В. Чернов Вооруженные силы Русского государства в XV-XVII вв. М. 1954, с. 90; Дополнение к АИ, т.1, № 91; Н. Бранденбург 500-летие русской артиллерии, СПб., 1889, с. 19
[2] РГАДА, ф. 350, оп. 1, 361 ч. 1, л. 287 об
[3] РГАДА, ф. 210, Столбцы Приказного стола, д. 12, лл. 59-60
[4] А.В. Чернов Указ. соч., 90-91
[5] 52°09′00″ с. ш. 34°29′38″ в. д.
[6] Дворцовые разряды, по Высочайшему повелению, изданные II-м Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии. СПб 1850-55, Т. I, с. 459
[7] Книги разрядные…, т.1, стб. 719
[8] РГАДА, ф. 210, Столбцы Севского стола, д. 2, лл. 473-474
[9] В расспросных речах бывших севских воевод И.Ю. Плещеева и П. С. Воейкова название двух станов дано ошибочно. Так, стан Брасовский назван Брасенским, а Радогожский на московско-подмосковный манер – Радонежским. РГАДА, ф. 210, Столбцы Московского стола, д. 46, л. 355
[10] РГАДА, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 24, л. 384
[11] АМГ, т.1, №42
[12] Р.Г. Скрынников Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Ленинград 1985 год, с.191
[13] РГАДА, ф. 210, Столбцы Севского стола, д. 2, л. 173
[14] РГАДА, ф.210, Столбцы дополнительного отдела, д. 13, лл. 10-13 об, 21-31 об / Д.Р. Поклонский Стародубская старина XI-XIX вв. Исторические очерки. Кн. 3, Клинцы 2005 г. С. 112-121
[15] АМГ, т. 2, М. 1894, № 13, с. 6 // РГАДА, ф. 210, Столбцы Московского стола, д. 109, л. 399
[16] Е. Сташевский Смоленская война 1632—1634. Организация и состояние московской армии. — Киев, 1919, с. 270
[17] РГАДА, ф. 210, Разрядные вязки, в. 1 ч.1., д. 105, л. 111-111 об
[18] РГАДА, ф.210, Столбцы Севского стола, д. 118, д. 162, д. 131, л. 174
[19] Там же, с. 187
[20] В сообщении севских жителей А. Труфанова и С. Логвинова, ездивших к родственникам за рубеж в мае 1623 года, Федька Почекай назван новгород-северским казаком. АМГ, Т.I, с. 187
[21] Казаки полковника Александра Юзефа Лисовского, известного авантюриста Смуты. Не смотря на смерть Лисовского в 1616 году, его соратники продолжали именовать себя «лисовчиками» в память об их атамане. Позднее лисовчики отличились на полях сражений в Речи Посполитой, Австрии, Пруссии, Ломбардии и Чехии.
[22] РГАДА, ф. 210, Столбцы Приказного стола, д. 14 ч. 2, лл. 402-411
[23] РГАДА, ф.210, Столбцы Приказного стола, д. 17, лл. 142-143, 466-476
[24] Книги Разрядные, т.1, стб. 1127
[25] Там же, стб. 1234
[26] Там же, стб. 1343
[27] Там же, стб. 277
[28] Там же, стб. 809; РГАДА, ф.210, Севский стол, д. 118, л. 213
[29] Там же, стб. 916
[30] РГАДА, ф.210, Столбцы Белгородского стола, д. 117, лл. 104-105
[31] РГАДА, ф. 210, Столбцы Белгородского стола, д. 139, л. 7, 8
[32] http://diderix.petergen.com/rgd-s45.htm // Сборник статей и материалов посвященный деревне Любощь и местам ее окружающим. С.В. Кочевых.
[33] РГАДА, ф.210, Книги Севского стола, оп. 6г, д. 13, лл. 37-45 // http://diderix.petergen.com/rgd-s76.htm
[34] РГАДА, РГАДА, Севские книги, оп. 6 г, д. 16, лл. 480–482 об // http://diderix.petergen.com/rgd-1687.htm
[35] РГАДА, ф. 210, опись 7а, Дела разных городов, дело 97 ч. 2, лл. 914-927 об
[36] РГАДА, ф.350, оп. 1, д. 362, ч. 1, лл. 287 об –295, 297–304 об
[37] РГАДА, ф.350, оп. 2, д. 3056, лл. 52-58, 71-72 об
[38] Представитель царской администрации в дворцовой волости.
[39] РГАДА, ф. 210, Столбцы Севского стола, д. 131, лл. 444-446 // РГАДА, ф. 210, Столбцы Приказного стола, д. 191, лл. 412-435